В 1983 году, накануне Йом-Кипура, мои дедушка и бабушка, Нисан и Рахель Пинсон, посланники Любавичского Ребе в Тунисе, не знали, что делать. Все члены их общины объявили, что не придут в синагогу в Йом-Кипур. Никогда еще за все годы их миссии в Тунисе, за все годы, что они провели в юности в Советском Союзе под зорким оком антисемитских властей, за годы Второй мировой войны, не было такого, чтобы они молились в Йом-Кипур без миньяна. Они и думать не хотели о такой возможности. Но винить тунисских евреев, опасавшихся высунуть нос из дома, они не могли. Тунис и так всегда выступал против Израиля, всегда был враждебен по отношению к евреям, но причин для страха сейчас было больше, чем всегда. Сами посланники чувствовали себя неуютно.

Дело в том, что недавно в Тунис прибыл Ясир Арафат со своей бандой палестинских террористов. Его бесцеремонно выкинули из Ливана, и страны одна за другой отказывали ему в политическом убежище, пока наконец Тунис не пригласил его к себе и не предоставил ему возможность устроить там свою штаб-квартиру. Арафат с подельниками с радостью принял предложение. При этом все они были очень злы. Злы на Израиль, выкинувший их с насиженного местечка, и злы на весь мир, отказавший им в убежище. Террористы буйствовали на улицах, грабили магазины и выкрикивали антисионистские лозунги.

Маленькая еврейская община чувствовала себя чрезвычайно уязвимой. Весь мир отказался от террористов, а Тунис взял их к себе. И это был совсем не холодный прием. Президент Хабиб Бургиба принял их с раскрытыми объятиями. Чтобы сделать гостям приятное, он обещал им, что все синагоги в Йом-Кипур будут закрыты.

Собственно, Еврейское агентство, официальная организация общественных деятелей, обеспечивавшая связи общины с правительством, посоветовала тунисским евреям сидеть по домам, как они сказали, "в целях безопасности". Они объявили, что синагоги на Йом-Кипур следует закрыть, поскольку из-за террористов выйти на улицу евреям будет слишком опасно. Одним взмахом пера в агентстве объявили открытие синагоги в праздник противозаконным.

К превратностям жизни реб Нисан и его жена привыкли и не боялись их. Они пережили множество проявлений ненависти в этой антиеврейской стране. Более тридцати пяти лет они выполняли в Тунисе миссию, данную им Ребе, и никому, в том числе и Ясиру Арафату, не собирались позволить помешать им продолжать исполнять эту миссию. Они жили согласно указаниям Торы "да не убоишься ты никого" и "верь Всевышнему, крепись, и да будет сердце твое смелым".

Готовясь встретить опасность лицом к лицу, Пинсоны не знали, что сказать членам своей общины. Одно дело быть смелым самому, другое – уверить кого-то еще, что ничего плохого с ним не случится. Как можно взвалить на свои плечи ответственность за чужую жизнь? А что делать по поводу того, что открывать синагогу в Йом-Кипур теперь противозаконно?

И как всегда в час нужды, они обратились к Ребе. Много раз они просили Ребе о благословении, совете, наставлении, заверении, помощи. Особенно часто к нему обращалась Рахель Пинсон. И Ребе всегда отвечал ей сразу же, иногда буквально через несколько минут, в то время, как другим приходилось ждать гораздо дольше. Почему Ребе оказывал Пинсонам особое внимание? Возможных ответов множество, и какой из них правильный, я могу только гадать. Они жили вдали от еврейских центров. Они не имели доступа ни к халав-Исраэль (молочных продуктов, сделанных под наблюдением религиозных евреев с момента надоя), ни к мясу глат-кошер (соответствующему наиболее строгим правилам кошерности), поэтому в течение многих лет они не имели возможности есть ни молочное, ни мясное. Никаких предметов роскоши у них не было. Все их друзья, члены семьи, дети и внуки жили вдалеке: в Краун-Хайтсе, в Париже, в Ницце, в Антверпене, в Израиле, в Калифорнии. Поблизости не было никого, с кем ученый рав Пинсон мог бы обменяться достаточно глубокими идеями Торы, никого, с кем его жена могла бы поделиться своими заботами и успехами. Как и любой посланник Ребе, они знали и чувствовали, что душа каждого еврея чиста и драгоценна, но евреи Туниса, со своими сефардскими обычаями, культурой и историей, очень отличались от выросших в России любавичских хасидов. А тут еще постоянная опасность со стороны арабских соседей и недружественного, открыто антиизраильского правительства. Даже простой поход в магазин и повседневные дела были связаны с риском. Такая жизнь требовала постоянного самопожертвования, и своим особым вниманием Ребе, возможно, выражал признательность за это самопожертвование. А может быть, причина крылась в том, что и реб Нисан и Рахель пережили великие трагедии во время войны.

Итак, рав Пинсон попросил Ребе дать благословение, чтобы синагога была открыта в Йом-Кипур. Но праздник приближался, а разрешения все не было. Пришла пора делать выбор, и Пинсоны решили: с разрешением или без, синагога будет открыта.

Но как же убедить людей прийти? Рахель нерешительно взялась за телефон.

"Это же Йом-Кипур, – говорила она одному еврею за другим, – самый святой день года. Вы должны прийти в синагогу. Ну и что, что это нелегально? Ну и что, что нет разрешения? Как можно молиться без миньяна в такой день? И если Арафат и его бандиты бегают по улицам и ищут, как нахулиганить, что с того? Не защищает ли Всевышний всех, кто отправляется исполнить заповедь? Неужели у вас нет веры?"

Где логикой, где эмоциями, Рахель сумела убедить несколько наиболее стойких евреев прийти.

Солнце склонилось к закату. Наступал Йом-Кипур. Пинсоны ждали в синагоге, будучи как на иголках. Минуты тянулись бесконечно. Принесут ли плоды их усилия? Соберется ли миньян?

А, слава Б-гу, вот и первый смельчак! А вот еще один, и еще! Они приходили поодиночке, чтобы не вызывать подозрений полиции, которая, естествено, симпатизировала террористам. И вот наконец миньян! Пинсоны вздохнули с облегчением. Пропели Кол-Нидрей, Видуй (покаянную молитву), "Шма Колейну" ("Услышь наш голос"). Эмоции, подобающие Дню Искупления, сами приходили в душу. Тревога и страх висели в воздухе.

Молитва подошла к концу, и несколько человек решили остаться в синагоге до утра. Другие, дрожа, отправились домой. Пинсоны пытались убедить их вернуться утром, и те отвечали, что попытаются, но...

А утром в Йом-Кипур Пинсоны с изумлением смотрели на солдат и полицейских, которые прибыли, чтобы охранять синагогу! Они сообщили Пинсонам, что президент дал указание поставить охрану у всех синагог! Замечательно, хотя и непонятно! Те же самые полицейские и солдаты, которые еще вчера были столь враждебны, теперь проявляли внимание и заботу. Изумление Пинсонов выросло еще больше, когда в синагогу начали прибывать члены общины в сопровождении полицейских. Накануне царила атмосфера ужаса, а сегодня – покоя и безопасности. В синагоге ощущался такой восторг, словно была одержана великая победа. Добро возобладало над злом, мир над террором, евреи над своими врагами. Всевышний, который "не спит и не дремлет", сотворил чудо! Пинсоны не сомневались, что Ребе потянул за какие-то нити, чтобы такое стало возможным.

И после праздника их предположение подтвердилось. Ребе использовал свое влияние, связавшись с Государственным департаментом США в Вашингтоне и убедив их предпринять необходимые шаги, чтобы изменить ситуацию. Весь канун Йом-Кипура, без ведома Пинсонов и тунисской еврейской общины, разные люди лихорадочно работали ради них. Государственный департамент попытался связаться с президентом Бургибой, который находился за пределами Туниса, Когда его наконец нашли, ему сказали, что он должен обеспечить охрану синагог и тех, кто придет молиться. Бургиба тут же отправил указание тунисской армии и полиции: синагоги должны оставаться открытыми, их следует охранять, как и тех, кто придет молиться.

Получилось, что хабадская синагога оказалась единственной синагогой в Тунисе, получившей полицейскую охрану, поскольку она единственная осталась открытой. Все остальные синагоги, последовавшие указаниям Еврейского агентства, официально закрылись на время праздника и не смогли воспользоваться внезапной благосклонностью президента Бургибы.

Перевод Якова Ханина