В 5547 (1786) г. ранняя зима обрушилась на Лиозно. В полупраздничные дни Суккот городок завалило снегом. Холод пробирал до костей. Проводить трапезы в сукке можно было, лишь одевшись в шубу и валенки.

Шмини-Ацерет в тот год выпал на субботу. Всю ночь шел снег, и утром на схахе – покрытии сукки – вырос огромный сугроб. Несмотря на это, согласно многим законодателям, сукка оставалась пригодной для использования, однако Алтер Ребе придерживался другого мнения. Соответственно, возникла проблема. Счищать снег в праздник, а уж тем более в субботу, нельзя. Нельзя даже напрямую попросить нееврея о такой услуге. Ребе посоветовал одному из своих домочадцев упомянуть в присутствии Кузьмы, нееврейского работника, что из-за снега в сукке нельзя есть. Кузьма намек понял, и вскоре снег со схаха был убран, а Ребе смог войти в сукку, произнести "Кидуш" и начать субботнюю праздничную трапезу.

За день до этого, в Ошана-Раба, согласно принятому у Ребе обычаю, из ковчега извлекли все свитки Торы. Их надлежало перемотать так, чтобы швы, соединяющие листы пергамента, оказались точно посередине между деревянными роликами, на которых держится свиток. Затем свитки перевязали поясками и убрали обратно в ковчег. За этим процессом обычно наблюдал человек, назначенный самим Ребе. В том году подобной чести удостоился Пинхас Рейзес из Шклова.

Войдя в кабинет, чтобы доложить о выполнении задания, реб Пинхас застал Ребе в прекрасном расположении духа. Решив, что это благоприятный момент, реб Пинхас, закончив свой отчет, по собственной инициативе рассказал о тяжелых испытаниях, с которыми столкнулись многочисленные гости, прибывшие в Лиозно, чтобы провести последние дни праздника вместе с Ребе. Из-за непогоды многие из них простудились, некоторые отморозили себе пальцы на руках и ногах, других жар свалил в постель.

Ребе опустил голову на ладони и погрузился в размышления. Реб Пинхас ждал, охваченный трепетом. Наконец Ребе открыл глаза и произнес нараспев, словно читая Талмуд: "О Торе сказано: "Закон огненный для них". Наступает Симхат-Тора, "радость Торы". Пусть всех, кто болен, принесут на Акафот. В Талмуде о Божественном присутствии сказано: "Огонь поглощает огонь". Так пусть же огонь праздника поглотит жар их болезни!"

В те дни в Лиозно жили двое престарелых знатоков Торы из числа противников хасидизма. Одного из них звали Айзик Мехадеш. "Мехадеш" буквально означает "обновитель". Реб Айзик получил такое прозвище за то, что нередко объявлял: "Сегодня, слава Всевышнему, я вывел новое толкование!" Второго мудреца звали Нафтали Заир. "Заир" означает "осторожный". Реб Нафтали частенько говорил: "Я очень осторожен в том, что я ем". Или: "Я очень осторожен в своей речи". Или же "Я очень осторожен в том, на что я смотрю". И так далее. Реб Айзик родился в Опцуге, а реб Нафтали – в Коханове. Оба они учились вместе в йешиве в Смиловичах у великого мудреца рабби Шимона-Элияу, оба женились лет за пятьдесят до описываемых событий и тогда же поселились в Лиозно. Оба их тестя были состоятельными людьми, поэтому и рав Айзик, и рав Нафтали могли спокойно заниматься Торой всю свою жизнь.

Когда Алтер Ребе впервые появился в Лиозно и прочел лекцию для продвинутых ученых Торы, реб Айзик и реб Нафтали пришли в восторг. Они оба единодушно признали, что со времен своего обучения в йешиве не слышали ничего подобного. Позднее и тот, и другой нередко советовались с Ребе по вопросам еврейского закона и каждый раз поражались его знаниям и глубине анализа.

Чтобы понять отношение рава Айзика и рава Нафтали к Алтер Ребе, следует иметь в виду, что миснагдим Лиозно отличались от своих собратьев в Вильно, Минске, Бриске и Слуцке. Как рассказывали старожилы Витебска, Могилева и близлежащих деревень, в местных синагогах нередко ночевали прохожие, которые рассказывали собравшимся истории о некоем мудреце и праведнике из Подолии, о его любви к простому люду и о чудесах, совершенных им во благо своих братьев-евреев. Рассказчики сравнивали чудеса подольского праведника с чудесами великих мудрецов эпохи Талмуда.

Учение Баал-Шем-Това, о котором шла речь, было предано анафеме на собраниях общинных советов Вильно и Слуцка. Но в городах и местечках Витебской и Могилевской губерний жили простые евреи, честные и богобоязненные, сочетавшие изучение Торы с ремеслом. Им нравились истории странствующих проповедников, а смысл провозглашенных запретов оставался непонятен. Так и получилось, что именно они стали первыми приверженцами учения хасидизма. Соответственно, местные ученые противники хасидизма не были такими непримиримыми, как виленские или шкловские.

Когда Алтер Ребе вернулся в Лиозно после своего первого визита в Межерич, рав Айзик и рав Нафтали спросили его, ради чего он проделал такой дальний путь и при этом потратил столько драгоценного времени, которое можно было бы использовать для учебы. В конце концов, говорили они, Вильно находится гораздо ближе, и он мог бы прояснить любые ученые вопросы, посетив Виленского Гаона. "В Вильно, – ответил будущий Ребе, – еврей изучает Тору, а в Межериче Тора обучает еврея, пока он сам не становится Торой".

В 5537 (1777) году, вскоре после того, как несколько учеников Межеричского Магида отправились в Страну Израиля, Алтер Ребе начал раскрывать и распространять учение хасидизма. Понимая, что успеха в этом можно было добиться только при условии глубокого и систематического изучения хасидами Талмуда и законодательных кодексов, Ребе пригласил в Лиозно своих братьев – выдающихся знатоков Торы, раввинов Йеуду-Лейба, Мордехая и Моше, – и поставил их во главе йешивы, куда начали собираться талантливые молодые люди. Сам Алтер Ребе стал трижды в неделю давать урок Талмуда, куда, кроме его братьев, приглашались лишь избранные, и в их числе – рав Айзик и рав Нафтали, которые, видя работу Ребе по распространению хасидизма, отдалились от него, но не потеряли уважения к его учености. В 5539 (1779) г., когда общинный совет Слуцка опубликовал постановление о предании Алтер Ребе и его учений анафеме, рав Айзик и рав Нафтали подписали письмо протеста, в котором свидетельствовали, что Ребе мудрец и праведник. Но в те дни они еще с подозрением относились к хасидским историям о чудесах.

У рава Айзика был племянник по имени Моше Опцугер, хасид Алтер Ребе. Праздновать Симхат-Тора он приехал в Лиозно со своими двумя сыновьями и зятем. Все они остановились у дяди. Моше был человеком хрупкого здоровья, и после тяжелой дороги, да еще в такую непогоду, он слег с высокой температурой. Заболели, собственно, все: и сыновья Моше, и его зять. С ними, однако, хлопот было меньше. Авраам Доктор сказал, что, с Б-жьей помощью, молодые люди выкарабкаются. Сложнее обстояло дело с пожилым и немощным Моше. Боли в груди, сильный жар – все говорило о том, что шансов на выздоровление почти нет. Рав Айзик очень переживал болезнь племянника и непрестанно сетовал на то, что визит к Ребе в таких условиях является "заповедью, выполненной за счет греха", то есть, другими словами, просто грехом.

После вечерней молитвы Шмини-Ацерет Пинхас Рейзес в сопровождении двоих горожан – Эфраима-Михла и Хаима-Эли, – а также группы крепких молодых людей начал обход постоялых дворов, чтобы пригласить, а если понадобится – привести или принести всех гостей в синагогу на Акафот – танцы со свитками Торы – в соответствии с указанием Ребе.

"Везде, куда бы мы ни приходили, – рассказывал впоследствии Пинхас Рейзес, – я повторял то, что сказал мне Ребе. В общем-то, я уже сделал это, зайдя в малую синагогу, так что слова Ребе к тому времени уже облетели весь городок. Тем не менее, как только я заходил на какой-нибудь постоялый двор, меня просили как можно точнее все повторить. Величайшим наслаждением было для меня видеть радость, вызванную словами Ребе. Каждый был теперь уверен в том, что, с Б-жьей помощью, больные встанут на ноги.

Ночью разразилась самая настоящая буря. Хлестал дождь вперемешку со снегом, порывы ледяного ветра пронизывали до костей. Улицы превратились в сплошное месиво. Но людей, стремившихся попасть в синагогу, ничто не могло остановить. Многие из заболевших, найдя в себе силы, шли сами, ограничившись лишь небольшой поддержкой. Тех же, кто идти не мог, несли.

В доме рава Айзика было шумно. Мы попали туда в самый разгар спора, который вспыхнул между ним и его родственниками. Молодые люди настаивали на том, что их отец и тесть, Моше, обязан присутствовать на Акафот. Рав Айзик и слышать не хотел о такой дикости, кричал, что это немыслимо, и настаивал на том, что все они должны остаться дома. Появление нашей группы вызвало бурю восторга у молодых людей: "Слава Всевышнему! Прибыло наше спасение!" – "Убийцы! – вскричал в ужасе рав Айзик. – Что же вы делаете?! Ведь это против святой Торы!!"

Я подошел к Моше. Он лежал без движения, глаза его были закрыты. От него так и несло жаром. Лицо его было таким, что я ужаснулся и отступил на шаг.

"Вы в своем уме?! – повернулся ко мне рав Айзик. Его глаза горели: – Этого тяжело больного вы хотите тащить на Акафот?! Даже Талмуд, хотя и упоминает об обязательном паломничестве в Храм в дни праздников, оговаривает: "Кроме хромых и больных"! А тем более это относится к заповеди, установленной мудрецами! Если вы сейчас вынесете его на улицу, вы будете виновны в убийстве!"

Тут заговорили Хаим и Борух, сыновья Моше. "Если Ребе, – заявили они, – обещал всем исцеление, значит, так оно и будет".

Признаюсь, что в тот момент я смешался и не знал, что сказать. С одной стороны, я видел перед собой больного старика, в котором едва теплилась жизнь. С другой стороны, я слышал слова, произнесенные простыми евреями, один из которых был портным, а другой – торговцем. Они искренне верили в слова праведника и готовы были ради них пойти на самопожертвование без всяких рассуждений. Согласно земной логике, безусловно, был прав рав Айзик. К больному в таком состоянии нельзя было даже прикасаться. Высшая логика, однако, утверждала правоту Хаима и Боруха. Если Ребе сказал, что огонь Торы излечит, значит, он излечит, и ставкой в этом споре могла быть даже жизнь.

До сего дня я помню стыд, охвативший меня. Я сказал себе: "Вот он я, Пиня, сын рабби Эниха, удостоившийся изучать Талмуд, решения законоучителей и философию Торы у ног величайших мудрецов Шклова. Постигая учения Ребе, я научился ценить его величие и уже восьмой год наслаждаюсь близостью праведника! И все равно материя еще преобладает во мне над формой, физическое – над духовным, и природный разум преобладает над разумом души! А эти простые евреи, прибывшие к Ребе исключительно из чувства обязанности, порожденного богобоязненностью, хотя и не понимают глубины учения Ребе, но разум их души сияет в них ощущением простой веры! Позор тебе, Пиня, сын Эниха! Кто ты в сравнении с этим деревенским портным?! Кто ты в сравнении с этим деревенским торговцем?!"

Из оцепенения меня вывел громкий возглас Боруха: "Отец! Прибыли посланники от Ребе, чтобы пригласить тебя на Акафот! Отец, очнись! Нам надо идти на Акафот к Ребе!"

Поднялся невероятный шум. Кричал рав Айзик, кричали остальные. Я посмотрел на Моше и застыл на месте. Он лежал с открытыми глазами и улыбался! Хаим-Эля тотчас выскочил наружу за подмогой. Остальные начали одевать больного, который не мог самостоятельно пошевелить ни рукой, ни ногой. Затем Моше подняли и понесли.

Когда мы вошли в синагогу, нам в лицо ударила волна жара. Зал был забит людьми. Некоторые были больны настолько, что даже не могли сидеть, и их пришлось прислонить к стенам. Одни не издавали ни звука, другие непрестанно кашляли и стонали так жалостно, что разрывалось сердце.

Особенно тяжело приходилось Яакову-Йешаяу из Хотимска, щедрому и гостеприимному еврею, знатоку Торы, известному своей сосредоточенностью в молитве. Ему уже было за шестьдесят. Он владел небольшим постоялым двором и подрабатывал меламедом. В былые годы он ходил пешком в Межерич, к Магиду, а затем, после того, как Магид вернул свою святую душу Создателю, – в Городок, к рабби Менахем-Мендлу. После отбытия рабби Менахем-Мендла на Святую Землю, Яаков-Йешаяу стал посещать Алтер Ребе. Он был высокого роста, крепок физически, и Авраам Доктор сказал, что именно физическая мощь сделала этого человека беззащитным против болезни. Огромный Яаков-Йешаяу лежал ничком, и на него страшно было смотреть.

В канун Шмини-Ацерет в малой комнате, известной среди хасидов как "Нижний Ган-Эден", послеполуденную молитву минха читали обычно так же рано, как и в канун Йом-Кипура. В этом же миньяне молился сам Ребе. Чуть позже Ребе произносил маамар для учеников своей йешивы и избранных гостей. Спустя несколько часов наступало время вечерней молитвы. После этого Ребе начинал Акафот с избранным хасидами и вел все семь кругов.

Присутствовавшие при этом зрелище хасиды испытывали настоящее откровение. Каждый из них чувствовал, будто находится в Храме. Казалось, любые вершины в изучении Торы, служении, раскаянии и приближении к Всевышнему доступны в эти прекрасные мгновения. Сбывались слова мудрецов, сказанные о праздновании Суккот в Храме: "Там черпали они Божественное вдохновение". Кому посчастливилось присутствовать на этих Акафот, где каждый как бы оказывался с Ребе один на один, кто видел лицо Ребе в эти минуты, слышал его голос, следил за его танцем, – такой человек физически ощущал, как его окружает свет внутреннего Святилища Храма, раскрывавшийся в те минуты в маленькой синагоге в Лиозно.

Эти Акафот хасиды называли "Акафот йехидуса Ребе". Йехидус, что означает "единение", – это частная встреча Ребе и хасида. Во время этой встречи один на один оказываются йехида хасида – самый тонкий и сокровенный уровень его души – и йехида Ребе. Во время "Акафот йехидуса Ребе" раскрывался трансцендентный аспект йехиды. Более того, это был один из наиболее благоприятных моментов "приближения светила к искре" – Ребе к хасиду. Для хасида очевидно, что поведение Ребе отражает происходящее в Высших мирах. Когда Наверху благоприятное время и "сияет лик Царя", это благоприятное время и для Ребе, и его лицо тоже сияет.

"Акафот единения" поднимали хасида на совершенно новый уровень и закладывали для него новый, более прочный фундамент в служении. Я помню, как оказался в первый раз на таких Акафот, и какая буря поднялась в моей душе. Я стал новым человеком. Именно тогда в первый раз я смог представить себе, какие чувства переживал еврей, прибывший на праздник в наш Святой Храм и воочию узревший раскрытие Божественности.

После Акафот Ребе обычно заходил в сукку, чтобы произнести кидуш, а затем проходил в большую синагогу во дворе для продолжения танцев. В этом году порядок изменился. Войдя в сукку, Ребе, прежде чем произнести кидуш, велел позвать к себе трех хасидов – Михаэля-Аарона из Витебска, Шабсая-Меира из Бешенковичей и Яакова из Смолино. Первый был коэном, второй – левитом, третий – исраэлитом.

"Мне нужен раввинский суд из трех человек, – объяснил Ребе, – который включал бы в себя коэна – представителя священнического рода, левита – представителя колена Леви, служившего в Храме, и исраэлита – представителя всех остальных евреев. Для этого я выбрал вас. Сейчас вы будете слушать, как я произнесу кидуш, и после каждого из благословений ответите амен. Отвечая на каждое благословение, вы должны помнить, что этот ваш амен относится и ко всем духовным намерениям, которые я имею в виду, произнося кидуш."

Затем Ребе попросил, чтобы принесли несколько бутылок с вином. Произнеся кидуш и отпив из бокала, Ребе смешал остатки вина с вином одной из бутылок и поручил членам раввинского суда "миссию исцеления". Они должны были смешать вино из первой бутылки с вином в других бутылках и распределить его среди больных, а затем пройти на женскую половину и раздать вино бездетным женщинам.

Весть о целительном вине от Ребе разлетелась мгновенно. Посланники выбрали группу молодых людей, чтобы разносить и распределять вино, и вошли в синагогу. Тотчас же в зале воцарилась тишина. Каждый понимал, что эти трое – избранники Ребе, посланные с миссией исцелить больных. На них взирали с почтительным страхом. Посланники подошли к биме – возвышению, на котором читают свиток Торы, – и Яаков Смолинер во всеуслышание повторил слова Ребе, а напоследок сказал: "Теперь я хочу добавить еще несколько слов. Все мы знаем: чтобы благословение Ребе осуществилось, тот, кого благословляют, должен выполнить два условия. Во-первых, он должен верить в благословение простой верой, не допуская и тени сомнения. Во-вторых, он должен быть готов и должен хотеть выполнить как в изучении Торы, так и в молитве, так и в поведении все, что требует праведник, дающий благословение".

Все присутствующие хорошо слышали престарелого хасида, но на всякий случай попросили Михаэля-Аарона из Витебска, чей голос был посильнее, повторить эти слова. Затем помощники приступили к раздаче вина от Ребе.

На следующий день все говорили о чуде. Авраам Доктор сказал, что для многих стариков это было настоящим воскрешением из мертвых: с медицинской точки зрения выжить у них не было никаких шансов, и лишь благословение Ребе спасло их.

Рав Айзик, на глазах которого его безнадежно больной племянник поднялся на ноги, стал хасидом. "Простая вера внуков моего брата в праведника потрясла меня, – рассказывал он потом. – Я никогда бы не поверил, что такое возможно, если бы не видел это собственными глазами"."