Свадьба Любавичского Ребе, главы нашего поколения, состоялась в 1928 году в Варшаве. Одним из множества гостей, принявших участие в одной из самых великих свадеб, какие только видела Польша, был хасид р. Элияу-Хаим Альтгойз. Более того, ему выпала честь сопровождать жениха – Ребе – на протяжении последней недели перед свадьбой.
Предлагаем Вашему вниманию перевод письма, в котором он для своих друзей – хасидов, которые находились за «железным занавесом» и не могли приехать на свадьбу – подробно и красочно описывает само торжество и предшествовавшие ему события.

Вступление

По вашей просьбе и просьбе хасидов Хабада, расскажу вам подробно о свадьбе дочери Ребе Шлита1 в Варшаве. Не удержу добро от любимых моих, разве укрою я от любящих меня и не открою то великое благо, которое я, по воле Всевышнего, удостоился лицезреть – подобного которому я не видел и не слышал отроду. Может быть, лишь для того я создан и для того был выслан и оторван от любящих меня и любимых мною – чтобы рассказать вам и чтобы знали хасиды, оставшиеся в нашей стране, и которые принимали участие, Б-же упаси, в страданиях цадика и видели, Б-же упаси, его «разрушение» – всю великую честь, которой, по великой милости Всевышнего, удостоился венец головы нашей, Шлита2 – теперь, когда его потомство отстраивается. Да будут они неподвластны дурному глазу, ведь они – потомство Йосефа3.

На самом деле я не способен и перо мое не в силах описать перед вами даже самую малость из приятных, любимых и красивых видений, которые видел я – человек проворный в своей работе – в то время, когда предстал я пред царями – нашими царственными учителями, однако даже из того немногого, что я вам расскажу, вы сможете себе представить и хоть немного немного почувствовать то безмерное духовное и душевное наслаждение, и да будет оно для вас вознаграждением. Пусть же Всевышний сжалится над нами, и мы вскоре удостоимся идти навстречу нашему праведному Мошиаху, и нет никакого сомнения у меня, как, конечно, и у вас, что и тогда святой Ребе Шлита будет идти во главе благодаря своему физическому и духовному самопожертвованию за Всевышнего и его Тору, а также благодаря той великой заслуге, что он удостоился в преддверии прихода Мошиаха пробудить спящих от их сна, вывести из глубин нечистоты и из преисподней много-много душ, осветить мир, погруженный в столь густую тьму, светом учения Баал-Шем-Това, благословенна память его, оживив сухие кости.

Уфруфениш4

Жениха вызывали к Торе в Шаббат 11 Кислева, когда в Торе читали главу Ваеце. Всё было прекрасно и достойно, молитва и чтение Торы проходили на верхнем этаже дома Ребе Шлита. После молитвы, примерно в первом часу пополудни, старшая Ребецин Шлита (=рабанит Штерна-Сара, супруга Ребе Рашаба) накрыла кидуш с угощением для всех собравшихся, в общей сложности примерно десять миньянов5 людей.

Во главе стола восседал Ребе Шлита с женихом, а все собравшиеся сидели за столами в абсолютном молчании с полными бокалами вина; каждый поздравлял Ребе Шлита и с большой любовью, из глубины сердца говорил с Ребе Лехаим. Одновременно с этим каждый в отдельности получал от Ребе благословение, исходившее из глубины его чистого сердца, в добром настроении и с сияющим лицом.

Кидуш продлился около полутора часов, с душевными напевами и глубокой радостью. Затем помолились минху, и оттуда все собравшиеся поднялись, радостные и в хорошем настроении, на верхний этаж, на субботнюю трапезу. Там, в квартире Ребе Шлита, стоял длинный стол, накрытый примерно на семьдесят человек – для всех уважаемых гостей. Среди них более миньяна раввинов и миньян шойхетов, и еще около пяти миньянов людей, которых всех можно назвать хасидами – все они Б-гобоязненные люди старшего возраста.

После того как Ребе Шлита и жених омыли руки, каждый из присутствующих также омыл руки и уселся на свое место, в соответствии со своим статусом; всё происходило очень почетно и уважительно. Было много крепких напитков; все субботние блюда – мясо, рыба и закуски – также были подготовлены для каждого, слава Б-гу, самым наилучшим образом, и все гости ели, пили и радовались с ликующим сердцем.

Посреди трапезы, между рыбой и мясом, Ребе Шлита произнес Маамар Хасидут. Маамар начинался со слов «Вехоль банаих лимудей Ашем», и в нем глубокие идеи хасидского учения удивительным образом переплетались с практическими выводами в служении Всевышнему. В Маамаре говорилось о святости букв Письменной Торы и о том, как еврейская душа на них смотрит; именно поэтому в Шаббат перед свадьбой жениха вызывают к Торе. Затем следовало глубокое обсуждение преимущество Нецах, Год и Есод перед остальными Сфирот, ибо именно посредством этих трех ступеней получающему даруется сила, благодаря которой он, в свою очередь, сможет влиять дальше...

С Б-жьей помощью, этот Маамар скоро будет издан, и я пошлю его вам. В нем вы найдете для себя духовную жизнь и исцеление, наслаждение и покой, и возрадуется ему сердце каждого, кто ищет путь к Б-гу, как радовались здесь наши сердца, когда мы слышали эти речи. В день свадьбы в Варшаве он тоже повторил этот Маамар, и был он для нас новым, как будто только что получили его с Синая.

Маамар продолжался около полутора часов. Затем были долгие пляски, мы очень радовались и одновременно с этим трепетали, видя, как радуется цадик, как радуются и поют перед ним его хасиды, и как он сам, святой Ребе Шлита, танцует и радует нас. Радость была непомерной.

Лично в моих глазах это веселье было более великим, чем все дальнейшие торжества, продолжавшиеся целых семь дней. Почему? Не знаю, но так я чувствую. Может быть, потому что это была первая радость, с которой начались все остальные торжества, и это веселье открыло новый канал радости в чистом сердце Ребе после всех предшествовавших ему страданий и бед, Б-же упаси; дай Б-г, чтобы была у нас отныне вечная радость, и ничто чуждое к этой радости не примешивалось.

После танцев Ребе держал речь – сладкие речи, подобным которым никакое ухо еще не слышало. Надеюсь, будут опубликованы записи кого-нибудь из присутствующих, и я, с Б-жьей помощью, перепишу их и вышлю вам; пусть будут они для вас успокоением души, словно прохладная вода.

Прежде чем начать говорить горячие и острые слова по поводу скорого прихода Мошиаха, Ребе взял в свои святые руки полный бокал вина и встал на ноги. Его лицо изменилось и покраснело, а глаза Ребе наполнились слезами, когда он сказал: «Сейчас я выпью Лехаим за жизнь наших братьев, находящихся в изгнании в нашей стране6». Он благословил их долгим и великим благословением, сильным голосом – до того, что большой страх напал на всех присутствующих, из глаз всех, кто обладает чувствительным сердцем, обильно полились слезы. Дай Б-г, чтобы исполнилось у вас благословение этого цадика. Пусть Всевышний соберет нас со всех концов земли, и земля наполнится знанием Творца.

Эта великая и славная трапеза продолжалась, с участием Ребе и всех хасидов, до поздней ночи. Лишь необходимость выезжать назавтра, в воскресенье, в Варшаву7, заставила завершить трапезу до полуночи; иначе, я уверен, трапеза не прекратилась бы и продолжилась до утра – столь великим было духовное наслаждение, в котором находился сам Ребе и все хасиды, заседавшие за столом. Ничего подобного здесь не видели и не слышали – настоящий райский сад.

Таков был порядок Уфруфениш жениха дочери Ребе, Хаи-Мушки. Как мы удостоились участия в нем, пусть так же мы удостоимся в самом скором времени участвовать в Уфруфениш младшей дочери Ребе Шейны – в отстроенном Ерушалаиме, с приходом нашего праведного Мошиаха.

Поездка в Варшаву

В воскресенье главы Ваишлах, 12 кислева, в первом часу пополудни, Ребе выезжал в добрый час со всей своей семьей в Варшаву. Все хасиды и все, кто знал и был знаком с Ребе, пришли их провожать. Весь вокзал гудел из-за великой, многотысячной толпы провожающих – мужчин, женщин и детей, собравшихся здесь, чтобы чествовать Ребе Шлита.

Местные, рижские газеты, равно как и варшавские, подробно рассказывали обо всём, что будет происходить. Их журналисты и корреспонденты начали писать, говорить и рассказывать об этом великой свадьбе задолго до того, и, как водится у них, они не особенно стараются писать истину. Если верить варшавским газетам, Ребе уже находился к тому времени в Варшаве, но в конце концов местная рижская газета опубликовала истинные день и время отправления Ребе из Риги.

Множество уважаемых людей стояли на улице и ждали, когда автомобиль подъехал к вокзалу. От того места, где Ребе вышел из автомобиля, и до того места, где Ребе сел в вагон поезда, по обе стороны в два ряда стояли люди, и между рядами оставили около полутора локтей для Ребе Шлита, чтобы он мог пройти с женихом между рядами. Этот путь протянулся примерно на триста локтей. Люди стояли по обе стороны с большим почтением и кивали головой в знак приветствия и поздравления, а Ребе кивал им в ответ головой, и своими устами с большой любовью тихо говорил каждому по отдельности: «Мир вам, мир вам».

Я стоял в этот момент на высоком месте на площадке, откуда мне было хорошо видно это замечательное зрелище. Я был несказанно обрадован и тронут почетом и уважением, с которым все люди провожают Ребе, и прекрасным величием его королевского лица. И в то же время из моих глаз полились слезы горя, когда я подумал, что вы, мои дорогие, привязанные к Ребе большой любовью, находитесь сейчас вдали и железная стена разделяет нас. Почему и зачем? Почему вы участвовали в страданиях цадика, но не можете принять участие в его утешении и в этой великой радости...

Я стоял так несколько минут, смущенный, пытаясь найти на языке своем слова, способные вас утешить, как вдруг, словно шум водопада, раздался глас всего народа. Громко, во весь голос произнесли все известное вам благословение «с радостью выходите», и благословили тройным благословением, и под радостный напев вагон тронулся с места. Он движется понемногу, а все собравшиеся, как один, сопровождают его пешком, танцуя и от сердца выкрикивая душевные поздравления.

Вагон словно соревнуется с ними, пытаясь уйти из их рук и убежать, а они изо всех сил бегут, догоняют и кричат вслед ему, пытаясь бросить еще хоть один взгляд на драгоценное сокровище, которое он везет. Они выбегают за пределы вокзала, пока не выбиваются из сил и не теряются из наших глаз. Столь прекрасным было это зрелище, столь волнующим оно предстало предо мной. Таким был отъезд.

В вагоне, в котором ехал Ребе Шлита со своей семьей, дай Б-г им умножиться, они ехали одни, то есть Ребе Шлита с женихом, старшая Ребецин, его зять Рашаг8 и его младшая дочь Шейна.

Я уже сообщил вам, что Ребецин Шлита вместе с невестой выехали отсюда в Варшаву уже в воскресенье главы Толдот (28 хешвана), чтобы подготовить всё необходимое к свадьбе. Из местных, рижских хасидов на свадьбу поехал примерно миньян, ибо даже незначительная граница между Латвией и Польшей достаточно сильна, чтобы служить преградой. Например, наш друг р. Ехезкель Фейгин9, приложивший множество усилий и ходатайствовавший здесь и там, вынужден был остаться здесь. Можете представить себе, насколько он был расстроен.

Во втором вагоне сидели и пили мы, едущие на свадьбу, вместе с теми, кто провожал нас до границы. Наш друг р. Мордехай Дубин10 также поехал с нами до границы; он подготовился ехать в Варшаву, но латвийский сейм не позволил ему пропустить важное совещание, которое состоялось в эти дни.

Я помню не раз и не два, как наш великий Ребе (Рашаб) громко говорил по праздникам в присутствии всех собравшихся: «Ир золт зих бетен цум ребн [вы должны проситься к Ребе]»11, а ведь они, благословенной памяти, тоже слышали это из его святых уст, и без сомнения, делали это, а доброту Ребе и его добрую дружбу мы хорошо знаем. Когда упоминаешь его святое имя, не хочется прекращать говорить, но не следует смешивать одну радость с другой.

Хасиды в Двинске тоже уточнили время и вышли навстречу Ребе с большими почестями, чтобы его поздравить и получить благословение из его уст, хотя мы простояли там всего несколько минут. Оттуда до границы оставалось около сорока пяти минут, и там расстались с нами те, кто провожал до границы. От границы до Вильно дорога недалека; спустя где-то полтора часа мы благополучно прибыли на виленский вокзал.

Я был изумлен и обрадован, увидев великое множество людей, ожидающих на перроне12. Все они – евреи, бородатые, и они шумят и толкаются, и бегут друг за другом с одной мыслью, как один человек к вагону, в котором едет венец головы нашей Шлита, и все стремятся его увидеть и посмотреть на него, поздравить его и получить благословение из его уст.

Спустя некоторое время раздаются голоса и все, как один, поют в его честь и в честь торжества красивую песню. Мы, едущие на поезде хасиды, стоявшие в этот момент на платформе своего вагона, тоже не молчали и ответили им с еще большей радостью и весельем. Так мы пели, друг напротив друга; как прекрасен и красив был этот момент в наших глазах – и, без сомнения, в глазах Владыки вселенной, перед которым открыты все тайники сердца. И действительно, ведь эта радость чиста от каких-либо материальных примесей.

Мы, хасиды, счастливы видеть своими глазами достойных и благословенных потомков наших святых Рабеим, спустя сто пятьдесят лет, в седьмом поколении, да еще в той густой тьме, в которой мы живем, накануне прихода Мошиаха, когда тьма покрывает землю и клипот преобладают – тот небольшой свет, который у нас остался, является особенно чистым. Он будет нам светить во тьму и оттолкнет много тьмы. Ничто не скрывает этот прекрасный свет от наших глаз; счастливы глаза, увидевшие все это.

Спустя несколько минут мы попрощались с ними с большим шумом, сопровождающимся радостью и бесконечными поздравлениями. Дай Б-г, чтобы все эти благословения исполнились у нас, у них и у вас, мои дорогие, находящихся вдалеке.

С женихом – в Варшаве

А теперь, сын мой, зять мой и друзья мои, хасиды – соберитесь, и я вам расскажу о том добре, которое удостоился видеть в Варшаве.

В понедельник 12 кислева, в седьмом часу утра, вагон медленно, потихоньку, заехал на вокзал в Варшаве. Тысячи мужчин, женщин и детей, и среди них все Тмимим – учащиеся ешивы – вышли ему навстречу. Из-за великой давки и паники, в которой каждый толкает стоящих рядом, чтобы быть среди первых, кто увидит королевский лик, не было никакой возможности ни у меня, ни у хасидов, ехавших со мною, выйти из вагона или видеть, что происходит у вагона Ребе Шлита. Поэтому, хотя я очень хотел бы рассказать вам подробно, кто первым удостоился встретиться с Ребе и говорить с ним, не смогу этого сделать, ибо этого я не видел.

От людей я слышал, что тесть Ребе Шлита, рав Авраам Шнеерсон Шлита, который также прибыл тогда со своим сыном в Варшаву из Кишинева, был первым, к кому Ребе Шлита подошел, обнял и поцеловал, но я ничего не видел.

Я стоял, не зная, что делать, и вдруг в мой вагон заходит жених и предлагает мне поехать в гостиницу, ибо того хочет Ребе.

Разумеется, я не задерживался ни на минуту. Мы с большим трудом, но быстро вышли вдвоем из вагона, с большими усилиями пробились сквозь толпу, держа друг друга за руку и прокладывая себе путь среди множества окружающих нас людей. Тем из моих знакомых, кто меня приветствовал, я не отвечал.

Мы стремительно бежим, не произнося ни слова. Мы перед их глазами, равно как и они – перед нашими глазами. Главное, чего я боялся – чтобы не стало известно, что он – жених, ибо его искали и хотели поприветствовать.

Что мне сильно помогло, так это тот факт, что всем я торопливо указывал на тот вагон, в котором едет Ребе Шлита, и тем самым спас жениха от тысяч людей, желающих встретить его и протянуть ему каждый свою руку. Кто знает, смог ли бы он выдержать всё это.

Давайте поблагодарим шоферов, ненавидящих евреев, но любящих деньги. Для того, чтобы мы смогли подойти к автомобилю и сесть в него, шофер не ждал, пока мы к нему пробьемся, а подъехал к нам на машине, чтобы прогнать всех, кто нас преследует и осаждает. Мы моментально сели в автомобиль, за нами закрылась дверь и мы спаслись с миром от их рук.

Мне очень жаль, что из-за такой спешки и паники я не удостоился увидеть всё то прекрасное, что происходило у вагона нашего Ребе Шлита, всю прекрасную и красивую церемонию, о которой мне потом рассказали. Мы также не успели уточнить название гостиницы, подготовленной для жениха, и поэтому не знали, в какую гостиницу обратиться. Мы ехали в машине более полутора часов, пока не нашли гостиницу, в которой нашелся для нас свободный номер.

Однако я был награжден вдвойне, ибо я пробыл в обществе жениха в течение суток перед хупой. Слава Б-гу, я видел и могу засвидетельствовать без тени сомнения, что он не изменился ни на волосок, его Б-гобоязненность очень велика, и он, без сомнения, снискает благоволение Всевышнего. Его молитва и чтение Теилим, изучение Решит Хохма13 и чтение Шма перед сном были для меня усладой и истинным удовольствием. Я также удостоился видеть у жениха письмо ко дню хупы от его отца, великого гаона и хасида рабби Леви-Ицхака, в котором он подробно поясняет преимущество третьего дня недели, на который приходится свадьба, перед всеми днями в свете учения Каббалы. Я понял совсем немного, но и этого мне хватило, чтобы поразиться его великим познаниям и истинности его слов. Он завершает письмо словами о том, что будущее Избавление тоже будет на третий день, как сказано14: «На третий день поднимет нас, и будет мы жить перед Ним».

Это письмо доставило мне великое удовольствие, ибо уже давно я не слышал из его сладких уст тех переплетений Каббалы, которые он, как вам хорошо известно, выстраивает.

Хосон мол15

Тот же день, понедельник вечером, в ночь на вторник 14 кислева.

Почему торжество, которое устраивают перед свадьбой называется в честь жениха «Хосон мол» [=трапеза жениха], я никогда не знал и сейчас не знаю, и не спрашивайте меня, ибо не знаю я причины этому. Однако своими глазами я видел, что невеста не участвует в этом торжестве, и все женщины, имеющие отношение к свадьбе, также свободны от участия в этом торжестве. А кроме того, я узнал, что это торжество – целая отдельная церемония.

В эту ночь, после того как я удостоился великой чести увидеть то, о чем расскажу ниже, я получил ответ на великий и резкий вопрос, который все задают открыто: почему свадьба именно в Варшаве? Я сам, хотя мне нельзя спрашивать открыто, ведь если Ребе так делает – значит, так и должно быть, и у нас, его хасидов, нет никакого права обдумывать его поступки, сомневаться в них или подвергать их критике, Б-же упаси, но втайне и в глубине моего сердца оставался этот вопрос, и я не знал ответа на него до сегодняшней ночи на «Хосон мол».

В тот час, когда мы вошли в зал ешивы Томхей Тмимим, открылись глаза мои, и светло стало мне от великого света, которым был наполнен весь дом. Большой зал был освобожден и был выкрашен в голубой цвет, напоминающий морскую волну, в сочетании множества оттенков. Потолок, стены и пол красивы и великолепны, всё сделано с честью и достоинством, длинные столы стоят в форме буквы «П», каждый из них накрыт белоснежной скатертью, а многочисленные лампочки на больших электрических люстрах, висящих посреди потолка и в четырех углах этого большого зала, излучают сияющий свет.

На востоке стоит «Стол, который пред Г-сподом», за которым будет сидеть только жених, мехутоним16 и цадики. На величественном кресле, стоящем посреди этого стола, лицом к народу, сидит славный жених, подобный царю, с белым и чистым лицом, одетый в шелк. Справа от него сидит на великом престоле венец и краса головы нашей, наш прекрасный Ребе Шлита в субботней одежде, препоясанный гартлом, увенчанный штраймлом17 его великого отца, Ребе Рашаба. Мы, наиболее приближенные к нему, буквально дрожали от страха при виде его чистого лица, ибо струился от лица его свет из-за этого святого штраймла.

Я не способен описать, но вы наверняка удостоитесь видеть, что со дня свадьбы, слава Б-гу, он надевает этот штраймл в каждый Шаббат, как в Любавичах18. Благословен давший нам дожить и существовать до этого времени! Дай Б-г, чтобы все те, кто желает удостоиться его увидеть, удостоятся этого в самом скором времени.

Слева от жениха сидит тесть нашего Ребе Шлита, великий наш учитель рав Авраам Шлита, за ним дядя Ребе, рав Мойше Горенштейн. За Ребе с другой стороны сидит его зять Рашаг, а все остальные места в президиуме занимают цадики и великие раввины Польши, среди них – раввин Варшавы, цадик из Радзина, цадик из Петрикова, цадик из Златополя, рав Менахем Земба, великий мудрец и весьма богатый человек, из наиболее приближенных к цадику из Гур – и другие знаменитые личности.

За всеми остальными столами сидят великие и, как правило, знаменитые гости. Перечислить их невозможно – во-первых, потому что их очень много, а во-вторых, не всех я знаю. На скамьях, стоящих вдоль северной и южной стен, тесно стоят в два ряда, один выше другого, все Тмимим19, учащиеся ешивы – прекрасные юноши. Те, что ростом повыше, стоят сзади, опираясь на стену, а перед ними стоят юноши помоложе. Всему сопутствуют великий порядок и красота.

Тот, кто не видел этого торжества и трапезы, ясной, светлой, излучающей прекрасный свет, исходящий от великих и знаменитых цадиков, заседающих за столом с Ребе и находящимся около него женихом, с многочисленными Тмимим, трепетно стоящими и взирающими на них, и сладко поющими нигун алтер Ребе, в то время как в глазах Ребе виднеются слезы, задерживаются за ресницами, пытаясь не пролиться... Тот, кто не слышал голоса ликования и радости в этом Б-жественном саду... Тот, чья душа не слышала запах этого райского сада – тот в жизни не слышал и не видел добра. Счастливы глаза, увидевшие всё это! Пусть же Всевышний даст нам видеть подобное и в дальнейшем.

Я простираю руки свои к Небесам с благодарностью, ибо удостоился я увидеть и заметить... Дай Б-г, когда удостоит меня Всевышний в скором будущем увидеться с вами, любимые мои, и со всеми хасидами нашей страны, любимыми и приятными – очень много есть у меня что рассказать, и тогда порадую моих дорогих друзей вещами, выше которых нет, вещами, которые надо передавать устно, ибо нельзя передать их письменно и говорить о них публично.

Трапеза продолжалась примерно до первого часа после полуночи. Прежде чем сделали Зимун20, Ребе произнес маамар – тот самый маамар, который он сказал еще в Шаббат Уфруфениш в Риге, «Вехоль банаих лимудей Ашем». Маамар был теперь вторично произнесен с большим чувством, сильным и громким голосом. Все его слышали; ничто, слава Б-гу, не мешало его слушать, и все услышали и хорошо поняли маамар. Он уже был опубликован, и я надеюсь, с Б-жьей помощью, выслать его вам в ближайшие дни. Не сомневаюсь, что он вызовет у вас истинное наслаждение, ибо в нем раскрываются мудрость, знание и Б-гобоязненность.

Трапеза закончилась примерно во втором часу, и каждый из удостоившихся принимать участие в этой «трапезе жениха», был доволен и счастлив от того, что удостоился этого. Было очевидно, что только Варшава для этого подходит, лишь она готова была с шести дней Творения принимать этот великий свет.

Я тоже не удержался и сказал своим знакомым из Риги: «Я так и знал», и все как один признали мою правоту, а великий и крепкий вопрос был решел в одну ночь, чтобы одарить меня добром во все дни моей жизни. Мы приняли на себя на будущие годы принимать на себя бремя Небес, видеть, слышать и молчать, и больше не заниматься исследованиями, кои подобают обычным людям, и не стремиться понять то, что заведомо выше нас. Мы – простые рабы, и нет у нас права пытаться постичь своим разумом свет цадиков. Пусть Всевышний простит нас за прошлое; без сомнения, так это и есть.

Мы с женихом поехали в гостиницу, находящуюся далеко от ешивы. Мы были очень взвоолнованы событиями этой ночи и почти не беседовали, однако это не значит, что он надулся от важности, как жених; этого как раз не было. Мы благополучно прибыли в отель. Так как мы были мокрыми от пота, мы сменили свою одежду и произнесли Шма перед сном. Наш сон был сладок. Так закончилась ночь «Хосон мол», в добрый и счастливый час.

Молитва жениха

Назавтра, во вторник – день хупы, утром перед молитвой шахарит мы поехали в микву. После шахарит он учился, а я поел.

Наступило время молитвы минха. Жених встал, чтобы произнести последнюю минху перед хупой и исповедаться перед Ведающим тайнами вселенной. Он читает длинную исповедь, сильно сосредоточившись, изливая душу в пронзительной тишине. Я наблюдаю за этим видением, за этой наполняющей трепетом картиной. Никого рядом с нами, только я и он, и мы невероятно далеки друг от друга, как далек восток от запада, ведь его мысли – не мои мысли.

Он готовит себя к далекой дороге, поискам жизни, построению дома с опорою, которую нашел. Он не знает, какой дорогой его поведут, много дорог перед ним, и все они полны сомнений и опасностей: одни опасны для души, другие – для тела. Он горько плачет перед Ведающим будущим, глаза Которого устремлены на все пути человеческие, чтобы воздать каждому по деяниям его. Он стоит и умоляет всем сердцем, произнося в своей исповеди: «Ты знаешь тайны мира и глубину сокрытого в каждом живом; нет ничего, что спрячется от Тебя, и нет скрытого от глаз Твоих». И я как будто слышу его просьбу, чудится мне, что излагает он мольбу свою перед Всевышним и обращается к Нему с просьбой сообщить ему лучшую дорогу, научить его выбирать верный путь, отводить препятствия от его ног.

Можете ли вы, мои дорогие и любимые, представить и нарисовать себе состояние моей души в этот долгий час, когда я сижу в одном их углов этой большой комнаты и вижу перед собой этого юношу, который через несколько часов станет зятем Ребе, венца головы нашей, и которому предстоит построить дом в Израиле, и никакая тайна не укроется ни от него… ни от вас! Мог ли я не плакать вместе с ним? Мог ли не присоединиться и не принять участия в его молитве, мольбе и просьбе о милосердии, исходящем из глубины сердца?

Разве я не знаю, что от путей этого славного юноши зависят пути и деяния наших потомков во всех поколениях? Ведь примет Всевышний путь его, возвысит праведника, и враги смирятся с ним, ведь дорога его – дорога жизни и укор совести, и путь благочестивых хранить будет… Об этом плакали мы, плакали оба. А ворота слез не закрыты, и, конечно, приняты были наши молитвы Владыкой всего. Ему будет сопутствовать большой успех в пути праведном, который избрали его отцы, наши святые Ребе. Увидит праведник и возрадуется ему, и хасиды тоже возликуют.

Подумал я в сердце своем, что надлежит мне восхвалить и возблагодарить Всевышнего за то, что видят глаза мои, и достаточно мне прошлого и настоящего, ведь стоит передо мной Мендл, сын Левика, и каждому известно, что родился он и был воспитан в чистоте, в святости и в постоянном трепете перед Всевышним.

А сегодня – разве не Б-гобоязненность сделал он своим сокровищем?! Поискал я в делах его снаружи и изнутри и, слава Всевышнему, не нашел в нем никакого пятна или трещины. Цельный он духом и душой, учением владеет он, и это присоединяется к заслугам его Б-гобоязненных отцов.

Воистину, вижу и чувствую я юношу-сокровище, выдающегося ученого, искренне Б-гобоязненного, подпоясанного шелковым поясом, хранящего пост, целый день изучающего Решит Хохма, его окунание в микву и его молитва совершаются во имя небес, ведь знаете ли вы, он в великом упрямстве далек по природе своей и природе своих отцов от того, чтобы делать что-либо напоказ, чтобы увидели другие, и хотя знает он то будничное, что его окружает, при этом познанием своим способен он отделять святое от будничного, и не осквернялась у него, не дай Б-г, его святость ни на самую малость. Что же еще нужно?

Погруженный в эти размышления, поднялся я от него вверх, поколение за поколением, и не нашел лучше него, и вижу я только хорошее и хорошее. Возрадовался я этой мысли как великому сокровищу, и решил возблагодарить Всевышнего, ибо добр Он, ибо вечна милость Его. И заслуга физического и духовного самопожертвования нашего святого Ребе, которое мы видели собственными глазами, постоит за него и его потомков во всех поколениях до скорого прихода праведного Избавителя, и не погаснет свеча Израиля. При этой мысли я очень возрадовался.

Он закончил молиться и обратил свое лицо ко мне. Вгляделся я в него, посмотрел в его белое как известь лицо, на его тело, ослабевшее от поста и усердной работы на протяжении всего дня, и сжалился я над ним, попросил его отдохнуть немного, но он ничего мне не ответил. Потому что весь день он не говорил со мной о вещах будничных ни слова, и я решил, что, может быть, так ему велено; и открыл он книгу Решит Хохма.

Жених выходит на Кабалат паним21

Меня позвали к телефону; на том конце провода интересовались, готов ли жених к Кабалат паним. Я ответил утвердительно и передал вопрос жениху, а также передал ему, что необходимо подготовиться и облачиться в одежду, приготовленную для хупы, так как скоро придут, чтобы забрать его в ешиву Томхей Тмимим, где будет проходить Каболас поним.

Так и было. Он подготовился и облачился в прекрасную, великолепную одежду. Я очень обрадовался, увидев его, одетого в шелковый сюртук и препоясанного гартлом, как и полагается сыну нашего Ребе Шлита. Моей радости нет предела, и вы, дорогие, любимые мои, радуйтесь и ликуйте, ибо мы удостоились видеть достойных и благословенных потомков нашего святого Ребе Шлита; пусть так же Всевышний удостоит нас видеть такое потомство и от его потомков.

Примерно в шестом часу открылась дверь в номер и вошли двое: Рашаг, зять Ребе, и р. Мойше Горенштейн, дядя Ребе. Они пришли, чтобы взять жениха в ешиву.

От них я узнал, что не только жених и невеста постятся в день хупы, но и наш Ребе Шлита, его супруга Ребецин Шлита и его дочери. Я вознесся на небеса и стал думать о высоком в тот день, и спросил у них, не слышали ли они что-либо о Ребе Шлита в этот день, но они были столь озабочены, что мне вообще не ответили. Этому могла быть и более простая причина: может, они тоже не знали, что делает Ребе весь день, ибо он был скрыт от их глаз.

Однако я очень хотел представить себе работу Ребе Шлита в этот день, его молитву и вознесение души, его встречу и приглашение на свадьбу, которое он передает нашему великому Ребе Рашабу – мне хотелось всё знать, даже то, что нельзя, и я очень волновался, сидя в автомобиле, пока мы ехали с женихом в ешиву. Я все время думал и спрашивал себя: как? Варшава? Томхей Тмимим? Любавич? Ростов? Ленинград? Шпалерка? Кострома? Рига? И всё – как сон пролетает, а теперь? Ведь радоваться я приехал, а из глаз моих капают слезы – что это? Разве для этого я приехал сюда? С этими мыслями я обнаружил, что автомобиль подъехал ко двору ешивы.

Кабалат Поним

Перед воротами двора ешивы стояли на страже два-три полицейских, чтобы пропускать во двор и в зал ешивы только тех, кто имеет входной билет, или тех, у кого приняли подкуп – злотый или пятьдесят грошей. Кроме профессиональных варшавских карманников – они имеют право заходить и выходить в любое время и в любое место, куда им захочется...

Некоторые утверждают, что воровство происходит при договоренности с полицейскими в любом месте, где тысячи людей собираются вместе и толкают друг друга, ибо это самое благоприятное время для того, чтобы доставать деньги из карманов людей, пока они толкаются, а также снимать с них дорогие украшения, и всё это – тихо и скромно, быстро и профессионально.

И видел своими глазами разрезанные карманы у некоторых из обворованных людей, не про нас будь сказано, и могу с полной ответственностью поручиться за карманника, разрезавшего и проверившего карманы этого человека, что его нож достаточно острый и нельзя его подозревать даже в самой мелкой зазубринке, или в недостаточно острой чувствительности, не дай Б-г22... Кроме того, карманников нельзя обвинить в мучении живых существ, так как зарезанный-обворованный совершенно ничего не чувствует в момент разрезания и воровства, а также в момент хватки, залезания в карман и его опорожнения... нельзя обвинить карманников и в том, что они отдают богатому предпочтение перед бедным.

Разве есть больший батлан, чем рав Лейб Шейнин? А ведь его тоже не хотели пристыдить, и наряду с богачами, у него из кармана тоже вытащили десять долларов, с которыми он приехал на свадьбу...

Не думайте, дорогие мои, что я тут шуточки вам рассказываю. Это доставило хасидам много страданий и огорчения, ибо украдено было много денег и паспортов, а также необходимых бумаг. Мы, хасиды, должны будем помнить об этом, когда состоится хупа Шейнделе; если она тоже состоится в Варшаве – надо будет себя беречь...

Вернемся к нашей теме: мы вошли с большим почетом в зал ешивы, который был уже полон людей, намного больше, чем вчера: адморы, великие и знаменитые раввины, все важнейшие люди Варшавы, корреспонденты из всех возможных газет – «Ацфира», «Момент», «Айнт», «Экспресс» и других. Председатели Объединения раввинов Польши, Объединения раввинов Варшавы, представители Джойнта, Сиротского дома и других учреждений – все встали со своих мест в честь жениха, пока он не уселся на кресло, приготовленное для него между нашим Ребе Шлита, и тестем Ребе Шлита.

Длительное молчание воцарилось во всем большом зале. Но вдруг лицо Ребе изменилось, он побледнел, и в этот момент он был подобен ангелу небесному. Из его чистых глаз струился свет, сияющий, как утренние звезды. Всевышний навел страх на всех собравшихся, и все почувствовали непередаваемый трепет.

Всевышний отворил мудростью его уста, и он произнес: «Широко известно, что во время свадебного торжества приходят души отцов из Мира Истины. У всех евреев приходят души до трех поколений назад, а есть ситуации, когда больше и еще больше, есть в этом различные ступени. В качестве приглашения душам цадиком, наших великих и святых Рабеим, которые придут на хупу и благословят молодых, мы скажем сейчас маамар хасидут, в котором будет фрагмент от Алтер Ребе, фрагмент от Мителер Ребе, фрагмент от моего прадеда23, фрагмент от моего деда – прадеда невесты24, фрагмент от прапрадеда жениха, фрагмент от моего отца, деда невесты25. Всякий, кто говорит слова Торы от имени сказавшего их, должен себе представлять, будто автор этих слова стоит перед ним». Вот золотые и чистые слова, которые он произнес, словно огненный факел.

А весь народ слышит его голос и видят огонь, пылающий в нем, и действительно всех обуял страх, и народ отодвинулся назад. А Ребе сразу после этого страшного предисловия открыл свои уста и начал говорить маамар «Леха доди ликрат кала». Маамар продолжался около получаса, не более, но качественно он шире всей земли.

Бадекениш26 и благословения

После этого маамара застолье завершилось, и жених с сопровождающими его вышли из этого помещения в женский зал, столь же великий и красивый, как и первый. В зале невесты стоят большие, красивые деревья с многочисленными цветами и лилиями, сделанными руками женщин, знакомых и родных, в знак любви и счастья, среди них горит множество электрических лампочек, создающих ощущение, будто они живые. Эти растения вызывали восхищение каждого, кто их видел, и произвели на меня большое впечатление, когда я вошел в этот зал.

Вдруг я оказываюсь в зеленом, цветущем саду, будто на улице ясные весенние дни. Прославленная невеста, красивейшая из женщин, сидит в этом саду, украшенная красивой накидкой, великолепная и достойная, ее белое как мел лицо излучает Б-гобоязненность и красоту, сияет как утренняя заря посреди леса, цветом и лилий, окружающих ее со всех сторон.

Ее мать, Ребецин, и ее бабушка, старшая Ребецин, и все уважаемые женщины, и многочисленные девушки, которые пришли в честь невесты, стоят вокруг нее, поздравляют и благословляют.

И все с нетерпением ожидают того момента, когда прославленный жених войдет, чтобы укрыть ее заранее подготовленным прекрасным платком и венцом, и все хотят увидеть приготовленный для нее венец и услышать его прекрасный запах.

Шагая с женихом, Ребе Шлита вошел с женихом наедине в малое помещение, находящееся непосредственно рядом с местом, где восседает невеста – чтобы лично одеть его в новый китель, сделанный из халата нашего великого Ребе Рашаба, и препоясать его шелковым гартлом, который он приготовил для него, а главное – чтобы благословить его благословением, которым отцы благословляют своих детей перед хупой.

В это же помещение позвали тестя Ребе Шлита, учителя нашего рава Авраама Шлита, внука Ребе Цемах-Цедека, и всех гостей – цадиков, чтобы они благословили жениха, каждый силой своей и силой своих святых предков, цадиков. Всех их Ребе пригласил благословить жениха; так и было, ибо они исполнили его просьбу.

Порядок благословений я не видел и не слышал, чтобы кто-нибудь о них рассказывал, но мне стало известно, что один из них, скромный и чистый цадик, из скромности своей отказывался, утверждая, что он не достоин того, чтобы благословлять великих и становиться на место великих. Однако его ничтожность в своих глазах ему не помогла, ибо он велик и свят в глазах всех, кто с ним знаком и кто его знает, и он тоже простер свои руки над головой жениха и благословил жениха и невесту.

Дай Б-г, чтобы все эти благословения, сошедшие со святых уст этих цадиков, легли на голову жениха и невесты.

После этих благословений жених вышел в сопровождении шошвинин27 и вошел в зал невесты, чтобы ее укрыть. Из-за великой давки, которая случилась там в эти минуты, я совершенно не видел, что и как там происходило, ибо с этого момента начались беспорядки, и лишь то немногое, что я видел и слышал, расскажу.

Хупа и кидушин

Сразу после бадекениш все бросились из зала ешивы во внутренний двор, к месту хупы, и всё в спешке и в беготне, в намерении занять место поближе к хупе.

Я не побежал, стоял и ждал жениха и сватов, чтобы во главе шли они, как положено, и так же поступили многие из уважаемых гостей, и так и было, так как всем нам дали свечи в руки, и мы образовали два ряда, сквозь которые прошли наш Ребе, его дядя рав Мойше Горенштейн, и жених между ними. Шошвинин повели его в добрый и счастливый час к хупе, а все окружающие сопровождали их, негромко и со слезами напевая известный нигун Алтер Ребе.

Великий шум, беготню, толкотню и давку, крики и вопли, которые были там в тот час во дворе ешивы, не смогу вам описать никаким образом. Мужчины, женщины и дети заполнили весь этот большой двор от края и до края. Длина и ширина двора были примерно тысяча квадратных саженей, много электрических светильников, подвешенных сверху, хорошо освещали двор. Хупа стояла в одном из его углов, и все бежали, стремясь приблизиться к хупе. Те, кто был сильнее других и в состоянии оттолкнуть других, даже без просьбы извинить, не дай Б-г, пробивались вперед. Понятно, что не каждый мог такое выдержать.

После того, как шошвинин поставили жениха в добрый час под хупу, они вернулись за невестой, чтобы повести под хупу и её, в добрый час. По обе ее стороны шли ее мама – Ребецин, бабушка – старшая Ребецин, а также тетя нашего Ребе – Мушка, младшая сестра нашего великого Ребе Рашаба. За ними шли многочисленные женщины и девушки и весь многочисленный народ, который был там в тот час.

Я стоял со своим шурином, вашим дядей, и его сыном немного поодаль, глазам ничего не было видно, потому что передо мной стояли тысячи людей, но шурин с большим трудом, а возможно, и рискуя жизнью, поднялся на крышу одного соседнего с нами здания, и забрал туда своего сына. Вместе с ними стояло еще много народу, и оттуда они всё видели.

После того, как привели невесту, я услышал, как наш друг реб Файвиш Залманов призвал всю молодежь отойти от хупы и дать место старикам, чтобы только они, старики стояли рядом с хупой. Это было выполнено.

После этого стали обходить жениха: невеста, наш святой Ребе Шлита, Ребецин, старшая Ребецин и его тетя Мушка со своим мужем р. Мойше Горенштейном.

После обхода я услышал первое благословение из уст нашего святого Ребе. И как только зазвучал его голос, подобный звуку могучих вод, великий трепет охватил всех нас, потому что звук голоса его, пронизанный горечью и большим страхом, поднялся ввысь и затрепетал весь народ, который был во дворе. И сразу пропал большой шум собравшегося народа, и во всем дворе воцарилась тишина. А его приятный и сладкий голос, в котором сочетались вместе рыдание и горечь, радость и ликование, был слышан далеко, и много слез полилось из глаз стоящих там в тот момент, и сердце каждого буквально таяло во время того благословения, исходящего из его святых уст.

После этого жених посвятил невесту по закону Моше и Израиля.

Из всех стоявших там цадиков лишь Радзинер получил почетную должность – прочитать ктубу28.

А после этого наш Ребе снова раскрыл уста и громким и сильным голосом, исходящим из самых глубин его сердца произнес семь благословений, и снова радость, смешанная с дрожью и трепетом, воцарилась среди собравшихся, и нам по-настоящему показалось, что слышим мы голос ангела Всевышнего, исходящий из Б-жественного сада. Я не преувеличу, если скажу, что в те мгновения, когда мы слышали из святых уст: «…который сотворил человека по образу своему, по образу и подобию своему…», все мы совершили настоящую тшуву, как во время возгласа перед трублением в шофар: «заступись за раба Твоего ко благу его».

Счастливо ухо, слышавшее все это, и да удостоимся мы все вместе услышать вскоре в городах Иудеи и на улицах Иерусалима голос радости и голос веселья.

После благословений и разбивания бокала поднялся великий шум с поздравлениями «Мазл тов!» и ликующими возгласами. Музыканты с барабанами и танцами, с арфой и скрипкой играли и танцевали перед женихом и невестой.

(

Перевод р-на Реувена Куравского.

)