Наш хороший друг реб Менахем Ганзбург

Я хотела бы написать об одном нашем хорошем друге, который действительно заслужил упоминания в этих заметках. Он был из тех людей, которые в нелегкие времена проявляют свои скрытые силы. Звали его Менахем Ганзбург, он был самым обычным евреем. В свое время Ганзбург был весьма небеден, хотя в какие-то моменты его материальное положение ухудшалось. Муж мой говорил, что у него хорошая голова, способная понимать философию хасидизма, как это мало кому дается.

Ганзбург не поддавался Советской власти, которая стремилась отстранить евреев от религиозного образа жизни. Поняв, что "кустарям" проще соблюдать Субботу, чем тем, кто трудится на заводах и фабриках, он устроился на работу в одну из кустарных артелей. Остальные работники сразу оценили его добросовестность и попытались сделать старшим артели, но он не согласился, так как не хотел брать на себя лишнюю ответственность, к тому же без нее проще было соблюдать Субботу. Так он и жил, оставаясь человеком Б-гобоязненным (коммунисты называли таких "религиозными фанатиками"), хотя внешне выглядел "новым советским человеком". А вот дети его уже были комсомольцами.

У реб Менахема был сын, которого сам он хотел назвать Шоломом-Бером1, а жена хотела дать ему имя своего отца - рабби Йосефа Гурари, представителя известной хасидской семьи. В итоге мальчику дали имя Йосеф-Шолом-Бер, обычно же, в семье, его звали просто Йосеф (правда, я часто замечала, что отец произносил "Йосеф" тихо, а "Шолом-Бер" добавлял уже в полный голос).

В то время как после ареста мужа многие близкие нашей семье люди постарались от меня отдалиться (и даже, казалось, боялись думать обо мне), реб Менахем Ганзбург не пропустил ни одного дня, чтобы не навестить меня - узнать, что слышно, и как у меня дела. Семья не должна была знать об этих его визитах. Доходило до того, что однажды кто-то из его родственников спросил меня, не приходил ли реб Менахем в гости, и мне пришлось ответить, что я его давно уже не видела. Хотя не далее как прошлой ночью он был у меня.

Когда началась массовая эвакуация, эвакуировали и ту артель, где работал реб Менахем. По дороге, с каждой станции, где была такая возможность, он отправлял нам письма с расспросами о нашей жизни. Дети его устроились на работу на фабрике в Бухаре, хотя этому было немало препятствий.

В то время, когда реб Менахем с семьей еще жил в Днепропетровске, он выстаивал в многочасовых очередях, чтобы принести домой что-нибудь из продуктов, с которыми почти всегда было тяжело (конечно, ничего трефного, упаси Б-г, он не покупал). Сам же реб Менахем из всей еды, которую приносил, ел только черный хлеб с солеными помидорами, остальное отдавал жене и детям. Работал он всегда очень тяжело, стараясь при этом не нарушить даже самого "мелкого" запрета мудрецов. В тех условиях это стоило немалых усилий.

Отдых каждые пять дней

Вспоминается история, произошедшая однажды с реб Менахемом. Учреждение, в котором он работал, направило его в качестве специалиста в один из колхозов - наладить выпуск новой продукции. Это было во времена "пятидневок", когда выходными днями были не суббота или воскресенье, а каждый пятый день2. В одну из недель полагавшийся ему выходной день выпал на Шабос.

В колхозе реб Менахем был единственным евреем. Он занимался очень ответственным делом, внедряя то, чего раньше там никогда не было, и был постоянно занят. Поэтому в свой выходной день он решил отдохнуть от работы. Встав рано утром, спокойно помолился в талесе и с тфилин, потом занялся ремонтом своих часов (часовщика в колхозе не было, но, к счастью, реб Менахем разбирался в этом деле). Подобного рода делами он занимался весь день. С заходом солнца он встретил Субботу, как делал всегда в пятницу вечером. Утром он тоже вел себя как обычно в Шаббат - пока не увидел хозяина дома, в котором жил (тот был, понятно, нееврей). Перекрестившись, тот начал жаловаться, что в селе теперь нет церкви и некуда пойти в воскресенье, чтобы обратиться с молитвой к Богу, приходится делать это дома. Да что там церковь - водки теперь в воскресенье не достать!..

Все это произошло из-за того, что люди тогда потеряли счет дням. Даже человек, старавшийся соблюдать Шаббат с пунктуальностью, по ошибке его нарушил.

Перед Песахом - разорвать хлебные карточки!

В канун Песаха евреи, которые в праздник не ели хомец, обычно получали хлебные карточки на неделю вперед, чтобы взять на них муку после окончания Песаха. Реб Менахем Ганзбург услышал, что мой муж сказал: от этих карточек нельзя получать в праздник (или после него) какую-либо выгоду - точно так же, как непосредственно от хомеца. В нашем доме хлебные карточки рвали в канун Песаха.

У реб Менахема была семья из семи человек, среди которых были люди "с положением": вместо черного хлеба они получали белый, доступный в то время только "избранным". Их хлебная норма, к тому же, была вдвое больше, чем у других. При этом младшие дети были все-таки физически слабые, и реб Менахем все силы отдавал тому, чтобы они лучше питались. Однако, не считаясь с этим, он унес из дома в канун Песаха буханку хлеба и разорвал хлебные карточки на всю праздничную неделю! Для такого поступка в те времена нужна была огромная сила духа, и реб Менахем был единственным в своей семье, способным на такое. Надо сказать, что дети, которые всегда высоко его ценили, простили отца.

Кроме детей, образ жизни которых приносил реб Менахему большие страдания, его также мучила мысль, что, возможно, дом его не является кошерным в соответствии с высшими требованиями еврейского закона. Часто у него не было финансовых возможностей, чтобы обеспечить семью достойным питанием, и так как он отдавал все лучшее детям, сам он больше времени голодал, чем был сыт. Поэтому, когда они приехали в Бухару, где нашелся Б-гобоязненный шойхет, соответствовавший требованиям реб Менахема, семья организовала ему роскошный обед с мясом. Увы, желудок его оказался не в состоянии переварить столь обильную пищу, и он тут же получил заворот кишок, от которого уже не оправился. Его семья, оставшаяся в Бухаре, послала нам сообщение о смерти реб Менахема, которое нас очень потрясло.

После печального известия - радостное

На следующий день после того, как мы получили сообщение о смерти реб Менахема Ганзбурга, муж отправился на почту, а я стала заниматься домашним хозяйством и готовить обед, который в наших условиях являлся подлинным творением еш ми-аин3.

Я увидела, что муж возвращается с почты очень радостный. Он вошел в дом и сказал: "Мы получили радостное известие!" В том окружении и в тех условиях, в которых мы жили, эти слова прозвучали очень странно. Тем не менее, хотелось узнать, что же это за радость.

Муж показал мне письмо от Иткиных из Кривого Рога. Они, в свою очередь, получили известие из Эрец-Исраэль4: наш сын Лейбл5 женился6! Прежде всего, это было первым за долгие годы известием, что наш сын жив, что само по себе стало хорошей новостью для нас. Муж был очень обрадован, радость царила в нашем доме весь день. Мы сами начали понемногу надеяться на лучшее и верить в то, что дождемся более счастливых времен.

День ото дня тяжелее

Время шло. Ситуация с продуктами питания становилась тяжелее день ото дня. Частично это было связано с прибытием большого числа эвакуированных, основную массу которых составили люди небедные. Рынок был не в состоянии предоставить им все то, в чем они нуждались, поэтому те, у кого было больше денег, готовы были платить дороже - лишь бы добыть себе еду. Остальным почти ничего не оставалось - особенно ссыльным, у которых с деньгами были большие сложности…

Перевод с идиша Цви-Ѓирша Блиндера