Поэтому понятно, каким образом так высоко достоинство занятия Торой, более, чем всех заповедей, даже более молитвы, единящей верхние миры (потому, если изучение Торы не есть исключительное занятие человека, он должен прерывать его [для молитвы], ибо он прерывает и оставляет его так или иначе).

וּבָזֶה יוּבַן לָמָּה גָּדְלָה מְאֹד מַעֲלַת הָעֵסֶק בַּתּוֹרָה יוֹתֵר מִכָּל הַמִּצְוֹת, וַאֲפִילוּ מִתְּפִלָּה – שֶׁהִיא יִחוּד עוֹלָמוֹת עֶלְיוֹנִים

[וְהָא דְּמִי שֶׁאֵין תּוֹרָתוֹ אוּמָנוּתוֹ צָרִיךְ לְהַפְסִיק, הַיְינוּ מֵאַחַר דְּמַפְסִיק וּמְבַטֵּל בְּלָאו הָכֵי].

И из этого сможет разумеющий проникнуться великим страхом, занимаясь Торой, углубившись в мысль о том, как душа его и ее одеяния, что в мозгу его и в устах, в самом деле совершенно едины абсолютным единством с высшим желанием и светом – Эйн Соф [- Всевышнего], благословен Он, в них раскрывающимся, а ведь все верхние и нижние миры перед Ним как бы не существуют и совершенно как ничто и полное небытие, так что Он непосредственно в них не облекается, а окружает все миры категорией Окружения, дабы в основе их оживлять, и лишь некоторое отражение облекается в них в той мере, в какой они могут это вынести, не лишившись совсем существования. И потому написано: "И повелел Всевышний [исполнять] все эти законы, чтобы страшиться и т. д."1. (И об этом великом страхе сказали [мудрецы]: "Если нет мудрости, нет страха", и Тора по отношению к нему называется "врата в жилище", как сказано в другом месте.) Но не каждый ум способен это вынести, такой страх. Однако и тот, чей ум неспособен вынести этот страх ни в малейшей мере из-за малого достоинства души его в корне и источнике ее на нижних ступенях десяти сфирот мира Асия, [отсутствие] этого страха не препятствует ему исполнять заповеди действием, как будет разъяснено далее2.

וּמִזֶּה יוּכַל הַמַּשְׂכִּיל לְהַמְשִׁיךְ עָלָיו יִרְאָה גְדוֹלָה בְּעָסְקוֹ בַּתּוֹרָה,

כְּשֶׁיִּתְבּוֹנֵן אֵיךְ שֶׁנַּפְשׁוֹ וּלְבוּשֶׁיהָ שֶׁבְּמוֹחוֹ וּבְפִיו, הֵם מְיוּחָדִים מַמָּשׁ בְּתַכְלִית הַיִּחוּד בָּרָצוֹן הָעֶלְיוֹן וְאוֹר־אֵין־סוֹף בָּרוּךְ־הוּא מַמָּשׁ הַמִּתְגַּלֶּה בָּהֶם,

מַה שֶּׁכָּל הָעוֹלָמוֹת עֶלְיוֹנִים וְתַחְתּוֹנִים – כְּלָא חֲשִׁיבֵי קַמֵּיהּ וּכְאַיִן וָאֶפֶס מַמָּשׁ, עַד שֶׁאֵינוֹ מִתְלַבֵּשׁ בְּתוֹכָם מַמָּשׁ, אֶלָּא, סוֹבֵב כָּל עָלְמִין, בִּבְחִינַת מַקִּיף – לְהַחֲיוֹתָם עִיקַּר חַיּוּתָם, רַק אֵיזוֹ הֶאָרָה מִתְלַבֶּשֶׁת בְּתוֹכָם, מַה שֶּׁיְּכוֹלִים לִסְבּוֹל, שֶׁלֹּא יִתְבַּטְּלוּ בִּמְצִיאוּת לְגַמְרֵי.

וְזֶהוּ שֶׁכָּתוּב: "וַיְצַוֵּנוּ ה' אֶת כָּל הַחוּקִּים הָאֵלֶּה לְיִרְאָה אֶת ה' וְגוֹ'"

[וְעַל יִרְאָה גְדוֹלָה זוֹ אָמְרוּ: "אִם אֵין חָכְמָה, אֵין יִרְאָה", וְהַתּוֹרָה נִקְרֵאת אֶצְלָהּ "תַּרְעָא לְדַרְתָּא", כְּמוֹ שֶׁנִּתְבָּאֵר בְּמָקוֹם אַחֵר],

אֶלָּא, דְּלָאו כָּל מוֹחָא סָבִיל דָּא – יִרְאָה כָּזוֹ. אַךְ גַּם מַאן דְּלָא סָבִיל מוֹחוֹ כְּלָל יִרְאָה זוֹ, לֹא מִינָּהּ וְלֹא מִקְצָתָהּ, מִפְּנֵי פְּחִיתוּת עֵרֶךְ נַפְשׁוֹ בְּשָׁרְשָׁהּ וּמְקוֹרָהּ – בְּמַדְרֵגוֹת תַּחְתּוֹנוֹת דְּעֶשֶׂר סְפִירוֹת דַּעֲשִׂיָּה, אֵין יִרְאָה זוֹ מְעַכֶּבֶת בּוֹ לְמַעֲשֶׂה, כְּמוֹ שֶׁיִּתְבָּאֵר לְקַמָּן: